ноги, а напильник бережно положил на место.

— Доброго дня, пан сыщик. Если вы по поводу тех слухов, что распускает пани Францишка, так кто назовёт её доброй пани?

— Ну, да. Вы точно не назовёте, — довольно улыбнулся Мрозовский. — Я к вам пан Яков с заказом на ключик. Возьмётесь?

Яша оживился, потёр руки и закивал:

— Для вас, пан сыщик, я даже дешевле сделаю. Давайте мне образец ключика или замочек.

— Для меня, пан Яков, вы бесплатно сделаете, — продолжал улыбаться Мрозовский. — А образец у вас есть. Я вечером зайду, чтоб завтра не столкнуться ни с кем. Это ж неприятно, когда заказчик обижается. Так мы не будем его смущать схожими ключиками. А заказ я смогу сегодня же и проверить. Вдруг не подойдёт, да? Так я вам сразу же об этом и сообщу, и вы успеете исправить второй дубликат.

Яша мелко трясся, но был безмерно рад, что, судя по всему, на этом общение с Мрозовским закончится. Яша отлично понимал, что ключик для Мрозовского такой же незаконный, как и для того юноши с ангельским лицом и колючим взглядом.

Германов крутился как вша на гребешке: ещё утром он узнал о слухах от Зеленской, точнее от её экономки. Марта лично повторила всё то, что слышала на рынке. Пани Зеленская трепала край скатерти и была бледнее, чем обычно.

— Виктор, ты должен каким-то образом сообщить ему. Если этого Мерсье схватят, то кто нам достанет чёртов журнал?!

— Найдём другого, — отвечал Германов, не представляя себе, кого другого он сможет найти.

Теперь он приехал во Львов и спешил к аптеке Зинткевича, чтобы тот устроил встречу или на худой конец передал записку, где Германов намёками указал на невозможность выполнения задуманного. «15 августа прибудут нежданные гости, потому прошу навестить нас в другое время. Нотариус».

Зинткевич крутил в руках послание, слегка посмеивался и деловито отвечал:

— Я, пан Германов, не телеграф, смогу передать либо сегодня вечером, либо завтра утром. Думаю, встречаться вам ни к чему, потому что времени у вас для этого нет.

Германов сухо попрощался, оставил в благодарность купюру и вышел на улицу. После аптечной тишини городская суета навалилась шумом толпы, трамвайными звонками и сигналами клаксонов. Германов думал о том, что весь их хитроумный план может рухнуть только потому, что какая-то глупая баба растрепала своим языком. Или потому что Яков растрепал своей жене?… Сам Германов никогда ничего жене не рассказывал. Тина узнавала от людей или догадывалась, но чтоб он сам как-нибудь за ужином поделился планами?! Такого не случалось никогда! Германов решил уповать на волю случая, всё равно ничем уже не помочь.

— Если не получается повлиять на ситуацию, то принимай её как есть… — задумчиво сказал Германов вслух.

— Прошу пана, купите цветы! — громко кричала цветочница. — Смотрите, какие у нас есть розы. Пан, вашей даме понравится букет. Выбирайте! Лучших цветов вы нигде не купите, в целом Львове лучших нет!

— Спасибо, но я не покупаю цветов, — сказал Германов и пошёл.

— Для пани возьмите! — кричала вслед цветочница.

— Пани и так проживёт. Без цветов, — буркнул Германов.

«Лучших не купите, в целом Львове нет» — фраза засела в голове и Германов проговаривал её в уме на разный манер, и так и эдак. А потом к нему пришла мысль, что лучшего не надо искать — лучшее, оно всегда рядом. Записи должны сохраниться в кабинете покойного доктора. Гольдман не заверил ни одного завещания без указания Зеленского. Улыбнувшись, Германов прищурился на солнце и решил, что может спокойно отправляться в Жолкев — теперь не имело значения, попадётся этот Поль Мерсье сыщикам на квартире у Гольдмана или нет.

* * *

Молодой человек, статный и довольно высокий, пересекал двор, поросший розами, барвинками и прочей ерундой, которую высаживали по весне хозяйки, украшая палисадники. Розы разрослись дикими, лохматыми кустами и только живая изгородь была острижена ровно и почти ничего не скрывала.

Молодой человек шёл вразвалочку, не торопясь, словно ещё не решил в какое парадное заходить. Красивая шевелюра, выгоревшего за лето пшеничного цвета, выгодно оттеняла яркие голубые глаза, которые зыркали, скрывая крайнюю настороженность за благодушной улыбкой.

Юная панянка, что в тени дерева усиленно качала орущего младенца, вдруг прекратила заигрывать с ребёнком и стала мило улыбаться незнакомцу. Тот подмигнул, цокнул языком и сделал многозначительный знак широкой бровью. Потом вдруг свернул в парадное Гольдмана, и за ним громко хлопнула дверь.

— Пора, — прошептал Гроссман. Всё это время он стоял, прячась за гардиной, и наблюдал в окно.

— Ничего не пора, — сказал Мрозовский, потирая руки. — Ты ему что сейчас предъявишь? Он тебе скажет, что дверью ошибся, пошлёт куда подальше и будет прав. Надо дождаться, когда он в квартиру войдёт и искать начнёт. Тогда и выйдём.

— А как же Мазур? — спросил Гроссман, кивая на окно. — Этот на домушника не похож, может и с оружием оказаться.

— Ничего твоему Мазуру не сделается. Посидит в засаде, как герой-любовник. Соседка отзывчивая оказалась, — посмеялся Мрозовский, сделал шаг к входной двери и прислушался. — Давай в кладовку!

В кладовке воняло старьём, и было довольно пыльно. Видимо Гольдман ею не пользовался, раз такой бардак развёл. Радовало, что можно присесть на полки, на которые Мрозовский предусмотрительно простелил скатерть, стянутую в гостиной. Под весом обоих сыщиков полка скрипнула, но выдержала.

В передней послышался лёгкий шорох открываемой двери. Мрозовский подумал, что работает мастер — ни звука не слышно. Словно он не дышит и не ходит. В тонкую щёлку можно было видеть, как молодой человек вошёл, стал в центре комнаты, огляделся и направился к рабочему месту нотариуса.

Большой письменный стол стал предметом зависти ещё в последний приход к Гольдману, а теперь Мрозовский даже вообразил себя дома, сидящим за ним. Правда тут же понял, что дома стол не станет — некуда. В это время домушник проверил выдвижные ящики, потом нашёл что-то в ворохе бумаг на столе, уселся в огромное кресло и стал просматривать. За высокой спинкой Мрозовскому не было видно, что именно листал незнакомец.

Гроссман сидел как мышь и даже не пытался что-либо рассмотреть. Он сложил руки на коленях и взирал в щелочку в двери с видом отрешённым и даже утомлённым. Вдруг он заворочался, потом задёргался, завертел головой и, наконец, чихнул.

Мрозовский зыркнул на Гроссмана, но в полумраке лица не разобрать, одно только светлое пятно. Поняв друг друга с полу-взгляда, сыщики достали оружие. Незнакомец в кресле привстал, потом снова сел, крепко взявшись за подлокотник левой рукой. Мрозовский про себя отметил, что пальцы